Содержание
Война за кимчхи. Как история и национализм сталкивают Китай и Южную Корею
Стремление присвоить себе, объявить частью исконной корейской культуры даже самые очевидные иностранные заимствования очень характерно для корейских националистических историков. В случае с Китаем корейцы, сами того не осознавая, столкнулись с собственным зеркальным отражением
То, что усиление Китая вызывает все большее беспокойство у его соседей, давно стало одной из главных тем в обсуждениях международных отношений в Азии. Куда меньше внимания уделяется тому, какие причудливые формы могут принимать эти противоречия.
Какой народ изобрел квашеную капусту кимчхи? Кто больше пострадал в Корейской войне? Как должны выглядеть интерьеры в псевдоисторических корейских сериалах? Это лишь несколько недавних примеров того, о чем спорили Южная Корея и Китай. Кому-то эти вопросы могут показаться слишком мелкими, чтобы стать поводом для межгосударственных конфликтов. Но воспитанные в духе этнического национализма корейское и китайское общества считают иначе.
Кимчхи – наш
Этой весной губернатор южнокорейской провинции Канвон Чхве Мун Сун столкнулся с немалыми проблемами. Перед его офисом не прекращаются гневные протесты, а обращение против одной из поддержанных им инициатив подписали около 700 тысяч человек.
Причина народного недовольства в том, что губернатор одобрил строительство китайского культурно-развлекательного центра. Строго говоря, сама инициатива исходила не от местных властей, а от крупной корейской строительной фирмы «Колон» – она рассчитывала, что комплекс привлечет в провинцию китайских туристов. Там планировали открыть концертные залы, улицы в китчевом «традиционном» китайском стиле и музей кей-попа, который пользуется у китайских туристов особой популярностью.
Однако протесты заставили отказаться от проекта. Столкнувшись с массовым недовольством, губернатор заметил: «Всего несколько лет назад проект, который бы привлекал китайские инвестиции и китайских туристов, вызвал бы только похвалы [в адрес администрации].
Но сейчас ситуация изменилась на прямо противоположную».
Губернатор Чхве Мун Сун прав – кажется, что ситуация действительно меняется самым радикальным образом: корейцы, традиционно относившиеся к Китаю несколько свысока, но в целом скорее доброжелательно, начинают все больше опасаться своего гигантского восточного соседа.
Об этом напоминают регулярные скандалы, которые активно обсуждаются в самих Южной Корее и Китае, но остаются почти незамеченными на международном уровне – возможно, потому, что для стороннего наблюдателя причины этих скандалов выглядят слишком курьезными.
Например, в начале 2021 года крупная южнокорейская телекомпания SBS решила прекратить производство историко-фантастической драмы «Экзорцист времен династии Чосон». Причиной стало массовое недовольство некоторыми из сцен этой псевдоисторической сказки, действие которой происходит в Корее XV века.
В одной сцене, например, прибывший в Корею представитель Ватикана встречается с корейскими сановниками, но на приеме иностранному гостю подают китайскую еду, да и интерьер помещения выглядит, с точки зрения корейских зрителей, слишком уж по-китайски.
Это обстоятельство вызвало шквал критики, так что телекомпании SBS пришлось снять сериал с производства, понеся при этом ощутимые убытки.
Другим скандалом стал спор из-за ферментированной капусты кимчхи. Начался он в конце 2020 года после того, как Китай зарегистрировал рецепт этого блюда в Международной организации по стандартизации. Корейцы, естественно, были возмущены тем, что китайцы таким образом присваивают один из главных символов корейской кухни (действительно, кимчхи всегда присутствует на корейском столе). Китайцы извиняться не стали, заявив устами представителя МИДа, что они зарегистрировали стандартный рецепт китайского блюда паоцай, которое не слишком отличается от корейского кимчхи.
Это не санкции
Отношение южных корейцев к Китаю быстро меняется. Это видно, например, по данным опроса, который провел Институт Восточной Азии (EAI): за 2015–2020 годы доля корейцев, которые «плохо относятся» к Китаю, выросла со сравнительно незначительных 16% до внушительных 40%.
Снижение популярности Китая было столь же впечатляющим: за пять лет доля жителей Южной Кореи, которые сказали, что «хорошо относятся к Китаю», снизилась с 50% до 20%.
Этот тренд, скорее всего, сохранится и в будущем, потому что больше всего Китай не нравится молодым корейцам. Среди опрошенных в возрасте от 18 до 29 лет к Китаю негативно относятся 45% (к США – всего 7%).
Эти изменения вполне очевидны и из разговоров с корейцами. На протяжении последнего столетия Южная Корея или вовсе игнорировала Китай, или относилась к нему с доброжелательным высокомерием. Однако сейчас на смену этим чувствам приходит страх и неприязнь, причем перемены разворачиваются на удивление быстро.
Большинство наблюдателей считают, что поворотным пунктом здесь стал 2017 год, когда Китай решил «наказать» Южную Корею за то, что та разместила на своей территории американские противоракетные комплексы THAAD. Сеул согласился на размещение после того, как северокорейская армия поставила на вооружение ракеты средней дальности, которые представляют прямую угрозу практически для всех целей в Южной Корее.
Решение вызвало негативную реакцию в Пекине. Китай, во-первых, был обеспокоен тем, что размещение американских батарей создает прецедент, повышая шансы, что со временем системами ПРО, которые могут быть направлены против Китая, обзаведутся и другие его соседи.
Второй проблемой стало то, что в состав американской батареи входит мощный радар, который теоретически позволяет вести наблюдение за воздушным пространством Северо-Восточного Китая. Поэтому Пекин решил надавить на Южную Корею через работающие в Китае южнокорейские фирмы.
Корейцы никогда ранее с таким не сталкивались. Формально никаких санкций Пекин не ввел. Но в офисах и на предприятиях работающих в Китае южнокорейских фирм стали беспрерывно появляться санитарные, пожарные и прочие инспекторы, которые постоянно обнаруживали нарушения. А дальше на основании выявленных нарушений китайские власти временно или навсегда закрывали эти предприятия и магазины.
Вдобавок обнаружилось, что китайские туристы, которые в 2016 году составляли почти половину (47%) всего турпотока в Южную Корею, неожиданно почти исчезли.
Причиной исчезновения стали звонки из партийных и государственных органов, которые потребовали от китайских туроператоров прекратить продажу групповых туров в Южную Корею.
С точки зрения корейцев, все это выглядело странно и «нечестно». Возникла ситуация, когда против страны были, по сути, введены довольно болезненные санкции, но не было никакой возможности ни спорить с ними, ни добиваться их отмены. Китайские официальные лица на все протесты реагировали просто: никаких санкций нет, пожарные инспекторы просто выполняют свою работу, а туроператоры действуют исходя из собственных коммерческих интересов.
Впрочем, скорее всего, противоракетный кризис 2017 года стал лишь последней каплей, после которой на поверхность вырвалось давно копившееся в Южной Корее раздражение и беспокойство по поводу Китая. Ведь после обострения в 2017 году Китай, в общем, вел себя очень спокойно, а отношение к нему корейцев продолжало ухудшаться.
Главная причина тут – изменение привычного для корейцев порядка вещей.
За последние сто лет в Корее сложилось несколько презрительное отношение к Китаю. Уже с начала XX века и по уровню жизни, и по уровню технического развития Корея, какой бы бедной и отсталой она ни казалась выходцам с Запада, существенно превосходила Китай, которым она особо не интересовалась.
Только в 1990-х годах Китай начал играть все более заметную роль в корейской экономике, но все равно оставался в основном поставщиком дешевой рабочей силы (в Корее сейчас более миллиона китайских гастарбайтеров), а также важным рынком, где можно с выгодой продавать корейские автомобили, холодильники и компьютеры.
Иначе говоря, до недавнего времени образ Китая в южнокорейском массовом сознании был похож на временами недалекое, но вполне безопасное существо – этакую панду. Однако в последние годы корейцы стали подозревать, что их большой сосед куда больше походит не на панду, а на голодного тигра.
Корейский национализм
Есть у этого конфликта и еще одно измерение, которое часто недооценивают.
В случае с Китаем корейцам приходится иметь дело со страной, где, как и в самой Южной Корее, основой официальной идеологии является этнический национализм. Причем этот этнический национализм поддерживают не только сверху – власти, но и снизу – общество.
Конфликты из-за квашеной капусты или сцен в киносказке кажутся мелкими и комичными. Но для корейцев, воспитанных в духе этнического национализма, это совсем не второстепенные вопросы. Уже много десятилетий корейцы болезненно реагируют на все, что кажется им искажением иностранцами корейской истории и попытками принизить ее величие.
Корейские интернет-активисты, часто субсидируемые властями, даже ведут своего рода патрулирование всемирной сети, выявляя случаи, когда о Корее пишут «неправильно» (то есть отходят от догматов официальной националистической версии истории). Особенно достается тем, кто осмеливается использовать термин «Японское море» для описания части Мирового океана, которую в Корее полагается именовать «Восточным морем».
Часто достается и тем иностранцам, кто напоминает, что до конца XIX века Корея была вассалом китайских империй. Наконец, протесты вызывает и недостаточно негативное описание периода японского колониального правления в стране.
В большинстве случаев под корейскую критику попадают страны, где этнический национализм играет второстепенную роль. Поэтому до недавнего времени корейцы редко сталкивались с ситуациями, когда возмущенная иностранная общественность с националистических позиций критикует их собственные утверждения.
Например, во многих работах корейских этнографов можно найти утверждение, что кимпап (завернутый в сушеные водоросли рулет из риса с мясной, рыбной или овощной начинкой) является исконно корейским блюдом. В действительности нет особых сомнений, что это блюдо попало в Корею из Японии всего лет сто назад (в Японии оно известно как норимаки или макидзуси).
Вообще, стремление присвоить себе и объявить частью исконной корейской культуры даже самые очевидные иностранные заимствования очень характерно для корейских националистических историков и этнографов.
Однако трудно представить, чтобы в нынешней Японии подобные утверждения вызвали бы хоть какое-то раздражение у широкой публики, – защищать норимаки от корейских претензий там сейчас никто не будет.
Война патриотов
В случае с Китаем корейцы, сами того не осознавая, столкнулись с собственным зеркальным отражением. И китайские власти, и китайская общественность столь же ревностно, как и корейцы, относятся к защите как реального, так и вымышленного китайского первенства в самых разных областях истории, культуры и техники.
Подобно корейцам, они не склонны закрывать глаза на то, что они воспринимают как поругание иностранцами собственной национальной чести, как выражение сомнения в величии китайского культурного и технического гения или как вызов коллективной национальной добродетели.
Напоминанием об этом стал недавний скандал со знаменитой корейской кей-поп-группой BTS. В Китае ее начала бойкотировать патриотическая молодежь, которой не понравились высказывания лидера группы Ким Нам Чжуна о Корейской войне.
В октябре 2020 года во время вручения награды за вклад в развитие отношений между США и Республикой Корея Ким Нам Чжун позитивно упомянул совместное участие США и Южной Кореи в Корейской войне.
Высказывание это, вполне нейтральное, внезапно задело китайскую патриотическую общественность, которая воспринимает участие Китая в войне как борьбу с американским империализмом. Китайские патриоты возмутились тем, что для южнокорейского певца Америка является союзником, которому тот выражает благодарность.
Гнев вызвали и слова певца о страданиях корейских и американских солдат. При этом Ким Нам Чжун даже не намекнул, кто был противником Южной Кореи в той давней войне – для бойкота китайской общественности было достаточно, что те, кому певец сочувствует (его соотечественники), воевали с китайцами.
Такая реакция китайцев, в свою очередь, показалась корейцам, особенно молодым, однобокой и несправедливой, а весь инцидент внес свой вклад в нарастание в Южной Корее антикитайских настроений.
Мало кто в Корее осознал, что китайская установка на то, что все, всегда и везде должны считать Китай жертвой, практически идентична той позиции, которую занимает в похожих ситуациях корейское общество.
Учитывая, что Корея и Китай были тесно связаны на протяжении как минимум двух тысячелетий, многие культурные явления в двух странах можно легко рассматривать и как корейские, и как китайские. Одно это неизбежно провоцирует споры то о первородстве, то о моральной правоте в давних военных и политических конфликтах.
Первый выстрел в очередной перепалке можно ожидать от любой из сторон – вопросы первенства в засолке капусты одинаково важны и Китаю, и Корее. Поэтому обе стороны просто обречены на то, чтобы время от времени делать заявления, которые покажутся другой стороне возмутительной фальсификацией истории и вызовут волну народного протеста.
Впрочем, главной проблемой тут является все-таки возвышение Китая, который постепенно начинает претендовать на роль гегемона в Восточной Азии.
До недавнего времени южнокорейская публика в своем большинстве воспринимала это возвышение на удивление спокойно. Однако теперь ситуация изменилась, и усиление Китая вызывает все больше напряжения в Сеуле, причем не только среди элит, но и среди простых граждан. Большая, недалекая и пушистая панда на глазах превращается в зубастого, умного и вспыльчивого тигра – и это превращение в Корее многих не радует.
следующего автора:
- Андрей Ланьков
Фонд Карнеги за Международный Мир и Московский Центр Карнеги как организация не выступают с общей позицией по общественно-политическим вопросам. В публикации отражены личные взгляды авторов, которые не должны рассматриваться как точка зрения Фонда Карнеги за Международный Мир.
Си – не Путин, Ким – не Лукашенко
Официальным днем создания Корейской Народно-Демократической Республики, КНДР, считается 9 сентября 1948 года – она была провозглашена в советской зоне оккупации Корейского полуострова. Китайская Народная Республика чуть младше – она ведет свою историю с 1 октября 1949 года.
Меньше чем через год в Корее началась большая война, в исходе которой Китай сыграл важнейшую роль и заплатил за это огромную цену.
Нынешний Китай – всеми признанная сверхдержава, по некоторым оценкам, с крупнейшей в мире экономикой и мощной армией. Северная Корея – крайне отсталая в экономическом отношении страна, пытающаяся, тем не менее, создать ядерное оружие, способное поражать цели в Японии, Южной Корее и даже в Соединенных Штатах. На высшем государственном посту в КНДР друг друга сменяют представители династии Кимов. Председателя КНР Си Цзиньпина, который в последние годы провел серьезную политическую чистку и сосредоточил в своих руках огромную власть, сейчас многие называют «новым китайским императором».
Несмотря на огромную разницу экономического и военного потенциала стран-соседей, Пхеньян умудряется вести независимую от Пекина политику, которая часто раздражает китайских руководителей, но все-таки заставляет их идти на уступки. КНР оказывается не в состоянии (или не хочет?) помешать продвижению северокорейской ядерной программы, хотя и делает вместе с другими государствами заявления о неприемлемости ядерного оружия на Корейском полуострове.
Андрей Ланьков
На каких принципах строятся сейчас отношения КНР и КНДР? Собеседник Радио Свобода – специалист по проблемам Корейского полуострова, профессор университета Кунмин в Сеуле Андрей Ланьков.
– Корейская Народно-демократическая Республика старше Китайской Народной Республики чуть больше чем на год, но именно Китай оказывал Северной Корее поддержку во время войны в начале 1950-х годов, и даже по официальным данным, в этой войне КНР потеряла убитыми, ранеными и пленными около 400 тысяч своих солдат, а по неофициальным данным, гораздо больше – до миллиона. Можно ли говорить о том, что без коммунистического Китая такого государства, как Корейская Народно-Демократическая Республика, просто не было бы на карте?
Только помощь Китая в 1950 году спасла северокорейское правительство во главе с Ким Ир Сеном
– Совершенно однозначно. Точнее, оно просуществовало бы на карте с сентября 1948 года до, скажем, где-то октября-ноября 1950 года.
Дело в том, что северокорейцы, уговорив путем немалых усилий Советский Союз, конкретно Сталина, разрешить им атаковать, или, как они вполне искренне считали, «освободить» юг, в итоге войну, начатую в июне 1950 года, проиграли. И к концу октября практически вся территория нынешней Северной Кореи находилась под контролем американо-южнокорейских войск. Только решение Китая отправить китайские войска на помощь практически уже полностью разгромленному и де-факто бежавшему в маленький приграничный городок, чтобы в случае чего сигануть через реку, северокорейскому правительству, собственно, только это решение его и спасло.
Фотографии Ким Ир Сена (слева), Мао Цзэдуна и Иосифа Сталина на выставке в Сеуле, посвященной 60-летию начала войны на Корейском полуострове в 1950 году
Правда, очень часто, особенно в антикоммунистических, антисоветских кругах, любят говорить про солидарность коммунистических тиранов и так далее, а все было много сложнее. Неслучайно, что, когда Сталин с большим трудом и после больших колебаний все-таки дал согласие, дал свое разрешение Ким Ир Сену атаковать, или, повторяю, «освободить юг», одним из условий было – не говорить об этом китайцам.
Китайцев умышленно уже поставили перед фактом.
В мае 1950 года до Мао Цзэдуна довели наконец информацию, что война готовится и боевые действия вот-вот начнутся. Причем Мао даже сначала не поверил, он переспросил Сталина, а правда ли это, правда ли то, что ему сейчас сказал северокорейский представитель? Мао этой войны не хотел. И участие в ней было, в общем-то, частью очень старой китайской политики, ну, по меньшей мере полторы, если не две с небольшим тысячи лет существовавшей, – сохранять буферную зону Кореи возле своей границы. К идеологии решение КНР участвовать в корейской войне если и имеет отношение, то очень отдаленное.
– Так или иначе, если сравнивать территорию и численность населения Китая и Северной Кореи, то отношения, по идее, особенно после такой военной помощи, должны строиться по принципу – старший брат и младший брат. Насколько такое представление соответствует действительности?
– Вы знаете, у меня тут лежит учебник, вышедший недавно совсем, более новые из-за ковида не поступают, северокорейской истории 2017 года издания.
И вот там пять страниц посвящено освобождению Кореи советскими войсками. Советская армия упомянута на этих пяти страницах три раза, потому что, в соответствии с северокорейской версией, японцев из Кореи прогнали «героические корейские партизаны», которых там не было ни одного. То же самое относится и к китайскому участию в войне в 1950 году. В том же самом учебнике на нескольких десятках страниц четыре-пять раз упомянуты китайцы в том духе, что мы, конечно, американцев разбили, но тут китайцы нам немножко пособили, немножечко совсем помогли. Не более того.
Северные корейцы – гениальные дипломаты, умело играющие на противоречиях великих держав
– Но как Пекин допускает такое независимое поведение Пхеньяна, если учитывать то, что произошло в реальности?
– Ну, знаете, Москва и Пекин, скрипя зубами, допускали… Была же совместная попытка отстранить от власти Ким Ир Сена в 1956 году. Совместная советско-китайская делегация ездила в КНДР, все эти материалы опубликованы, рассекречены, лежат в архиве ЦК.
Все кончилось неудачей.
Корейцы гениальные дипломаты. Северная Корея всегда великолепно играла на противоречиях великих держав, сначала на китайско-советских противоречиях, потом на противоречиях Китая, Южной Кореи и США. Список длинный.
В общем, при очень маленьком потенциале, экономическом и политическом, и военном, они, во-первых, великолепно маневрировали, это тот хвост, который вилял не то что одной собакой, а целой, я бы сказал, стаей собак. Во-вторых, конечно, большую роль играет то, что на обычные формы давления Северная Корея вообще не реагирует. Как вообще давление оказывается? В основном это экономика. Если начать вводить какие-то дополнительные жесткие ограничения на торговлю с Северной Кореей, а сейчас примерно 90 процентов торговли с Северной Кореей – это торговля с Китаем, ну, да, экономика ухудшится. Но у людей, которые принимают решения, у них все равно рис с мясом будет, а что простой народ по этому поводу будет думать – это мало кого волнует. Тем, кто будет слишком шуметь, рот заткнут методом отрывания головы.
Большинство людей достаточно умные, они особо и не шумят, понимая, что это бессмысленно. И у северокорейцев позиция очень простая: мы никогда не поддаемся шантажу великих держав. Так же они разговаривали и с Советским Союзом, с Китаем, с Южной Кореей, с Америкой, с кем угодно так разговаривают. Вам не нравится наша политика – ну, что ж, нам очень жаль. Вы нам не отправляете экономическую помощь – нам это тоже жаль, но, во-первых, мы кого-то другого найдем, вашего врага, и у него получим, а если не получим, то и так обойдемся. Очень эффективный способ, когда ты можешь не особо волноваться по поводу общественного мнения, всех этих вещей, получается довольно большая свобода рук во внешней политике.
– Есть ли какие-то исторические корни у того, как Пекин и Пхеньян относятся друг к другу? Я помню, я брал интервью по поводу демонстраций во Вьетнаме против освоения китайскими компаниями спорных шельфов, и мой собеседник, специалист по Вьетнаму, отмечал, что агрессивность демонстрантов объяснялась именно тем, что выступления были против Китая, исторического противника Вьетнама в течение многих веков…
– Вьетнам – это особая история, во Вьетнаме, действительно, нутряная ненависть к Китаю, она прорывается везде и всегда.
Достаточно во Вьетнаме побывать несколько раз, особенно по музеям походить, пообщаться с местной интеллигенцией… Это старое, этому 2 тысячи лет.
В Корее такого нет, в Корее есть недоверие к Китаю, но в общем, последние, скажем так, 100–150 лет в Корее, что в Северной, что в Южной, к Китаю относились скорее свысока. Потому что Китай был много беднее. Конечно, масса там была гигантская, но если брать по показателям на душу населения, то последние 100–130 лет Китай сильно отставал от Кореи. И корейцы это понимали, и Китай воспринимали как большую, бестолковую, бедную страну. Объект, может быть, опасений, но не серьезной неприязни.
С другой стороны, конечно, и на юге, и особенно на севере отношение к Китаю просто в силу гигантской массы его населения крайне настороженное. Ким Ир Сен, его дети и внуки не забыли, что именно Китай, вместе с Россией, был страной, которая, с одной стороны, конечно, привела их к власти, а с другой стороны, попыталась от этой власти отстранить в 1950-е годы.
Не забывали и о том, что в конце 1960-х годов доходило дело до мелких вооруженных конфликтов между Северной Кореей и Китаем, на границе стреляли тогда. И об этом Ким Ир Сен довольно сильно и часто жаловался другим странам социалистического блока.
Так что такой вот совсем давней исторической неприязни нет, но есть некая такая ирония, которая сейчас сменилась удивлением в связи с гигантским рывком Китая, которого никто не ожидал. Большая часть корейцев еще помнят времена, когда китайцы были много беднее. И разумеется, хроническое недоверие. Но это недоверие – стандартное отношение северокорейской политической элиты ко всем абсолютно соседям, и особенно мощным соседям.
Так уж получилось, что у Северной Кореи все соседи куда мощнее. Так что с точки зрения, допустим, северокорейских спецслужб, Китай – это главный противник, он более опасен по ряду параметров, чем, скажем, США или Южная Корея. Но с точки зрения дипломатов, Китай – это объект политических дипломатических манипуляций, сейчас очень успешных, кстати.
И потенциальная дойная корова, проще говоря, ее сейчас очень хорошо доят, и думаю, дальше будут доить. Повторяю, северокорейская дипломатия – это совершенно блестящая дипломатия, и ее, надеюсь, еще веками будут изучать в школах дипломатических, аспирантурах, учебники писать будут. Очень здорово они играют на дипломатическом поле.
Военный парад на центральной площади Пхеньяна
– Вы говорите о блестящей дипломатии, но все-таки что-то должно вынуждать такую сильную сейчас державу, как Китай, оказывать в критические моменты помощь Корейской Народно-Демократической Республике. Чего боятся в Пекине? Дестабилизации ситуации или, может быть, потока беженцев из Северной Кореи?
– Беженцы – достаточно второстепенный для такой гигантской страны, как Китай, фактор. Хотя он тоже учитывается. Тем более в случае нестабильности из Северной Кореи побегут не просто беженцы, а беженцы, хорошо вооруженные и очень боевитые, это проверено. Но тем не менее, нет, не это главная проблема.
Пекин против ядерной программы КНДР, но он заинтересован в сохранении статус-кво на Корейском полуострове
В Китае, в китайском руководстве уже давно, порядка 30 лет, есть, так сказать, две «школы» отношения к Северной Корее.
Есть люди, которые считают, что Северная Корея приносит больше вреда, чем пользы. И вторая школа, которая считает, что от КНДР больше пользы, чем вреда. Вторая доминирует. Но, повторяю, там никаких идеологических симпатий нет, это именно геополитический расклад.
Сейчас полная победа сторонников идеи, что вред от Северной Кореи есть, но пользы больше. Почему? Конфликт в отношениях Китая с США. Как только он начался, я подозреваю, в Пхеньяне по этому поводу выпили не одну бутылку шампанского (их высшая элита вполне себе вестернизирована, и подозреваю, что они именно шампанским отмечают радостные события). Событие действительно для них радостное, потому что сейчас, в условиях противостояния с США, Китай, который совсем недавно, буквально три-четыре года назад, фактически выступал с Америкой единым фронтом по корейскому вопросу, вместе они давили на Северную Корею, вплоть до начала 2018 года, так вот сейчас, с их точки зрения, Северная Корея превратилась в исключительно важную буферную зону.
Если на нее сильно давить, если довести дело до внутриполитического кризиса… В КНДР народ молчаливый, а вдруг заговорит? Возникнет такая вот «маленькая Сирия», да еще набитая ядерным оружием и другими видами оружия массового поражения. На самой границе, да еще, в общем-то, не так далеко от крупнейших китайских городских центров… Понятно, что это совсем не то, о чем мечтает сейчас китайское руководство.
А если это еще кончится объединением страны, а фактически под этим красивым словом в нынешней ситуации скрывается возможный захват Северной Кореи Южной Кореей при поддержке США, это означает, что на границах Китая возникнет государство, которое будет в той или иной степени проамериканским, Южная Корея очень проамериканская страна и сейчас становится просто безумно проамериканской. Причем речь идет о массовых настроениях, не об элите. То есть единая Корея будет проамериканской, сохранится, почти наверняка, военный союз с США. Кроме этого, это будет страна весьма националистическая и демократическая.
Такой набор, естественно, Китаю тоже не нужен. Поэтому Китай заинтересован в сохранении статус-кво.
Это не означает, что Ким Чем Ына они любят. Ким Чен Ын вел себя по отношению к Китаю с первых лет своего правления до самого недавнего времени просто провокационно. Иногда диву даешься, когда вспоминаешь, какие совершенно ненужные покусывания, злобные покусывания Китая можно было увидеть в северокорейской прессе где-нибудь году в 2015-м, совсем недавно. Но любовь – одно дело, Брежнев тоже лично не любил Ким Ир Сена, ну и что? Советская помощь исправно в Северную Корею поступала. Симпатии симпатиями, идеология идеологией, а в таких случаях рулит геополитика. Геополитика требует сохранить статус-кво и сохранить буферную зону. Вот так.
Жители Южной Кореи наблюдают по телевидению запуск северокорейской баллистической ракеты. Октябрь 2019 года
– А если бы Пекин по-настоящему захотел, чтобы в Северной Корее не было своей ядерной программы, мог бы он ее остановить?
– Нет.
Пекин и Москва всегда по-настоящему и сильно хотели, чтобы ядерной программы там не было. И в некоторых странах такие ядерные программы останавливать удавалось. То, что вы говорите, это традиционная, но, на мой взгляд, абсолютно такая конспирологическая точка зрения. Для Китая ядерная программа Северной Кореи крайне опасна. Больше того, я могу сказать, что среди великих держав мало для кого она так опасна, как для Китая. Еще вопрос, для кого она опаснее – для Америки или для Китая. И вот почему. Эта ядерная программа может стать толчком к ядерному «домино» в Восточной Азии.
В той же Южной Корее 65–70 процентов населения поддерживают идею создания ядерного оружия. Есть некоторые утечки, вполне официальные, не на уровне трепа, которые показывают, что очень осторожно в Южной Корее идут работы над ядерным проектом. Пока чисто лабораторные, мелкого масштаба. А рядом – Япония, а я рядом – Вьетнам, рядом – Тайвань. Они тоже могут создать собственное ядерное оружие. И если Север создает это отчасти против США, как средство шантажа, а отчасти для самообороны, все остальные страны будут создавать ядерное оружие против Китая.
Северокорейская разведка очень активна в Китае. Как и во всем мире, впрочем
То есть, конечно, Китай этой ядерной программы не хотел. Остановить ее можно было в отдельные периоды. Такие окна возможностей возникали всего несколько раз, когда Китай действительно мог обрушить северокорейскую экономику. Но вот тут перед Китаем стояла дилемма, что для Китая хуже – относительно стабильная Северная Корея с ядерной программой или хаос, гражданская война со всеми вытекающими последствиями в соседнем государстве, либо объединение соседней страны под руководством враждебного, в общем, режима, который еще будет близким союзником, и искренним союзником твоего главного геополитического противника – Соединенных Штатов.
То есть, как в любой политике, выбор стоит не между хорошим и плохим, а между плохим и очень плохим. Еще и не всегда ясно, что именно плохое, а что именно очень плохое. Китай скрипя зубами всячески саботирует ядерную программу КНДР.
Для справки: китайские требования к таможенному контролю на границе с КНДР выше, чем у ООН и других стран.
Китайцы выкатывали очень большие списки предметов, изделий, запрещенных на ввоз в Северную Корею, еще 10 и 15 лет назад. Они продумывали до малейших деталей, что может Северной Корее понадобиться для осуществления ядерной программы, и ввоз этого через Китай старались запретить. Но северокорейцы всегда находили обходные пути. Самолеты летают, как известно, корабли плавают.
– Как китайско-северокорейские отношения выглядят на поверхности? В этом году исполнилось 60 лет договору о дружбе между КНР и КНДР, был обмен поздравительными телеграммами…
– Улыбки, которые мало кого обманывают. Потому что те же люди, которые сегодня улыбаются, те же самые журналисты, которые сейчас пишут статьи о дружбе, лет пять назад писали тексты о самой хищнической сущности одной большой соседней страны, как описывали Китай в северокорейских публикациях лет 8–10 назад. Да, сейчас улыбки. В то же самое время это не мешает, например, Северной Корее успешно завершать вытеснение из страны многочисленных граждан Китая, которые там жили еще с незапамятных времен, из поколения в поколение и имеют формально северокорейское ПМЖ.
Их из страны потихонечку выдавливают, и темпы этого выдавливания от улыбок нисколько не снизились. Они, с точки зрения Северной Кореи, опасны, это такие внутренние китайские шпионы, которых вроде бы никуда серьезно, ни в какие места не пускают, но кто же знает, что они там услышат, увидят и в Пекин доложат. Поэтому их вытесняют.
– Насколько активна северокорейская разведка в Китае? Были ли случаи поимки северокорейских шпионов там?
– Официально об этом не сообщалось. Единственное, что сообщалось периодически в китайской печати, это о проблемах наркотиков, но с ними уже лет 15 северокорейские власти дела не имеют, это частные инициативы северокорейских преступных групп, такие есть. Кто сообщает о поимке шпиона, если нет в этом сообщении пропагандистской ценности? Ну, может быть, в демократических странах все равно сообщают, а в Китае не сообщат. Естественно, они активно работают, естественно, их периодически бьют по рукам, но это относится к кому угодно. Что, думаете, южнокорейская разведка не работает в США? Отлично работает.
Тут на днях пару историй услышал. Так что все нормально.
– А как, кстати, Сеул относится к тому, как складываются отношения между Пекином и Пхеньяном? Пытается он как-то влиять, может быть, сталкивать эти два государства?
– Вы задали очень типичный и немножко неверный вопрос. Сеула нет. Есть два Сеула. Южная Корея достаточно политически расколотая, причем примерно поровну, страна, и как раз вопросы политики в отношении Китая и Северной Кореи – это были вопросы, по которым два главных политических лагеря в Южной Корее не могут договориться. Правда, сейчас оба лагеря, даже находящиеся ныне у власти левые националисты, которые исторически были слегка прокитайскими, сдвигаются в сторону проамериканизма, и антикитайские настроения в Южной Корее очень быстро растут.
Так что я думаю, что это их особо не радует, но, с другой стороны, они сделать ничего особенно не могут. И во-вторых и главных, главная стратегическая цель у Южной Кореи, причем что у левых, что у правых сейчас, совпадает с главной стратегической целью Китая.
Южная Корея тоже хочет сохранения статус-кво. Китаю нужен стабильный корейский полуостров, стабильно разделенный, вот какой он сейчас есть, пусть примерно таким и остается. Любопытно, что Южной Корее нужно то же самое.
Притом что в официальной риторике лозунг объединения присутствует что у левых, что у правых, в частном порядке любой ответственный представитель обоих лагерей вам скажет: «Да сдалось оно нам, это объединение, это же экономику разрушит, куча проблем, вот оно стоит, пускай и стоит!» Так что здесь, как я понимаю, такие вот риторически-эмоциональные проблемы имеются, а если доходит дело до реальных целей, и Сеулу, и Пекину нужно, чтобы серьезных перемен на Корейском полуострове не происходило. Просто, понимаете, тут есть такой момент, он особенно усилился сейчас, в связи с американо-китайским противостоянием и определенной демонизацией Китая, что вот Китай такой-сякой, он хочет способствовать северокорейской ядерной программе… Нет, у Китая есть свои интересы, и противостояние с США является важнейшим, безусловно, аспектом, но лишь одним из очень многих.
для северокорейцев Китай – страна очень доступная. Расположена близко, культурно понятна
И, естественно, Китай совершенно не хочет иметь дело с ядерным оружием. А что ему остается, в общем-то? Они пытались это тормозить, мы пытались это тормозить, опять же союзные государства, если это относительно равный союз, а не отношения кукловода и марионетки, они вообще достаточно, скажем так, осторожно соблюдая правила, не теряя берегов, все-таки друг за другом присматривают. А как же иначе? Для этого и существует разведка, чтобы знать, что такое в мире творится. Так что, естественно, какие-то операции ведутся. Тем более, можно добавить, что для северокорейцев Китай – страна очень доступная. Расположена близко, культурно понятна, очень много людей в Северной Корее, кто прилично владеет китайским языком. Корейцы не очень и выделяются в китайской толпе – все это, конечно, очень сильно помогает. Речь идет о сборе и политической информации, и военной. Тем более в Северной Корее понимают, что при определенных поворотах событий Китай может превратиться в противника.
Ну, а главное – это, конечно, научно-техническая информация, за которой северокорейцы бегают по всему миру. И почему Китай тут должен быть исключением?
– Стали бы вы сравнивать взаимоотношения Москвы и Минска – и Пекина и Пхеньяна? Есть ли тут какие-то сходства или это вообще никак не сопоставимые вещи?
– Некоторые моменты есть, но я бы не стал переоценивать эту аналогию. Все-таки для сохранения у власти Лукашенко Москва существенно важнее, чем Китай для сохранения у власти Ким Чен Ына. Да, сейчас Ким Чем Ын зависит экономически от Китая примерно так же, как Беларусь от России, это правда. Но у него в общем есть альтернативы и были альтернативы. Есть ли сейчас альтернативы у Лукашенко – большой вопрос. Я уже не говорю о том обстоятельстве, что, конечно, уровень, скажем так, настороженного и враждебного отношения к Китаю в северокорейском обществе, как среди элит, так и среди средних слоев и низов, очень заметен, а в Беларуси даже значительная часть оппозиции остается пророссийски настроенной.
Я бы рискнул сказать, что в Северной Корее вообще нет прокитайских сил. То есть есть силы, которые, в принципе, считают, что Китай нужно использовать. Но не более того.
Историческая война между Китаем и Южной Кореей – Инициатива восходящих держав
История имеет большое значение в международной политике Восточной Азии. Прошлые истории, связанные с текущими проблемами, переосмысливаются, пересматриваются и обсуждаются между странами. Самая известная тема в регионе связана с противоречиями между Японией и странами, которые были колонизированы или оккупированы Японской империей. В этом вопросе Китай и Южная Корея находятся в одной лодке. Например, в 2014 году Китай построил в Харбине по просьбе президента Кореи Пак Кын Хе мемориал Ан Чон Гону, активисту за независимость Кореи, который убил Ито Хиробуми, тогдашнего премьер-министра Японской империи.
Однако, как две соседние страны, Китай и Корея также имеют свои проблемы с историей. В 2000-х годах китайско-корейские отношения были испорчены дебатами по истории древнего королевства в Северо-Восточной Азии Когурё.
В Северо-восточном проекте, исследовательском проекте, спонсируемом китайским правительством, который был запущен в 2002 году, группа китайских историков пересмотрела древнюю историю северо-восточных регионов современного Китая. Одним из заметных изменений было включение Когурё в историю Китая. Когурё было древним царством, которое занимало северные районы Корейского полуострова и Маньчжурию между н.э. 37 г. и 668 г. н.э. До этого пересмотра королевство обычно считалось частью древней корейской истории. Однако проект отверг это общепринятое мнение и определил королевство как местный китайский этнический режим. Более того, правительство Китая зарегистрировало останки Когурё в качестве объекта всемирного наследия ЮНЕСКО в 2004 году, а официальный сайт Министерства иностранных дел Китая удалил запись Когурё со своих страниц по истории Кореи в том же году.
Южнокорейское общество отреагировало резко. Проект охарактеризовали как «кражу нашей истории». Передовицы крупнейших газет яростно осудили Северо-восточный проект.
Правительство Южной Кореи создало финансируемый государством исследовательский институт для противодействия претензиям китайских ученых на королевство и назвало этот институт Исследовательским фондом Когурё. В 2004 г. Южная Корея даже вызвала своего посла в Пекине, а тогдашний президент Но Му Хен также выразил протест тогдашнему премьер-министру Китая Вэнь Цзябао во время Шестой встречи Азия-Европа в 2006 г.
Такая бурная реакция неудивительна, учитывая значение истории Когурё для корейского общества. История королевства считается временем расцвета корейской нации. Для корейцев, переживших национальное унижение (то есть колонизацию Японской империей), Когурё — романтизированное воспоминание о древнем корейском королевстве, обладавшем обширными территориями и сильной армией. Кроме того, многие корейцы считают, что история Когурё представляет собой независимость их нации, поскольку королевство предотвратило серию военных вторжений китайской империи Суй. Они также считают, что название нации, Корея, произошло от Когурё (Когурё, в ранее использовавшемся латинском алфавите Кореи).
Таким образом, претензии Китая на историю Когурё стали серьезным вызовом национальной гордости Кореи. Некоторые корейские эксперты даже предостерегли от возможности будущего китайского экспансионизма или территориальных претензий, основанных на его исторических претензиях на Когурё.
Почему же тогда Китай попытался пересмотреть историю, несмотря на негативную реакцию Кореи? Ответ кроется в борьбе Китая за объединение страны. Будучи многоэтническим государством с 55 группами меньшинств, Китайская Народная Республика (КНР) с самого начала кропотливо претворяла в жизнь проект национального строительства. КНР использовала различные меры для укрепления своего контроля над меньшинствами и продвижения китайской национальной идентичности, заменяя и смешивая различные этнические группы, развивая местную экономику и предоставляя автономию. КНР также принимает культуры этнических меньшинств, таких как китайцы. В этом контексте можно понять пересмотр истории Когурё. У Пекина были сильные стимулы для укрепления китайской национальной идентичности 2 000 000 корейских китайцев, проживающих в северо-восточных регионах, учитывая сепаратистскую деятельность в Синьцзяне и Тибете, хотя этнические корейцы не оказывали систематического сопротивления КНР.
Китайское правительство также чувствительно относилось к событиям в Южной Корее, которые могли стать дестабилизирующим фактором. Особенно в 19В 80-е годы, когда в Южной Корее преобладал национализм, были сильные народные настроения, изображавшие Маньчжурию, которая раньше была частью Когурё, как потерянную родину нации. Например, припев популярной «Песни о рисовом вине» моего университета гласил: «Маньчжурия — наша территория, как и Тихий океан». Конечно, это была просто застольная песня для первокурсников колледжа, но никто из Китая не воспринял бы ее как шутку. Кроме того, возможность возникновения пограничных споров в случае распада Северной Кореи или объединения Кореи также могла способствовать осторожному восприятию Китая. Включив Когурё в историю Китая, КНР может оправдать свое правление этническими корейцами и своими северо-восточными территориями.
После завершения Северо-восточного проекта в 2007 году споры по поводу истории Когурё утихли, не вызывая дальнейшей дипломатической напряженности между Китаем и Южной Кореей.
На официальной встрече высокого уровня в 2004 году обе страны устно договорились, что они примут меры, чтобы будущие разногласия вокруг Когурё не подорвали их отношения. КНР также пообещала не использовать исправленную версию истории северо-восточных регионов в своем официальном учебнике истории. Кроме того, маловероятно, что исторические войны в ближайшем будущем повредят отношениям между двумя странами. У них есть несколько непосредственных причин для поддержания хороших отношений. У Китая есть сильные стимулы для улучшения своих отношений с Южной Кореей, учитывая нормализацию японских военных действий и укрепление американо-японского союза. Южная Корея также нуждается в поддержке Китая для улучшения отношений с Северной Кореей. Кроме того, экономики двух стран станут более взаимозависимыми после ратификации Соглашения о свободной торговле между Китаем и Южной Кореей.
Однако, несмотря на все это, исторические дебаты могут возобновиться, когда статус-кво в Восточной Азии будет нарушено (например, внезапным крахом Северной Кореи или вспышками этнических сепаратистских движений в Китае) и могут в будущем осложнить Международная динамика в Восточной Азии.
Причем, это не только проблемы между Китаем и Южной Кореей. В дополнение к Северо-восточному проекту Пекин осуществляет ряд аналогичных проектов по исследованию истории, а именно Синьцзянский проект, Юго-западный проект, Тибетский проект, Проект северной границы и Проект пастбищ, которые касаются истории уйгуров. в Синьцзяне, приграничных районах с несколькими странами Юго-Восточной Азии, тибетцами и монголами соответственно. Многие из этих проектов находятся в стадии реализации, и их ход не полностью открыт для сторонних наблюдателей. Таким образом, трудно полностью понять их содержание. Однако примечательно, что эти проекты в первую очередь касаются истории этнических меньшинств, не соблюдающих правила КНР, или территориальных границ с недружественными соседями, такими как Вьетнам и Монголия. Например, я был удивлен, увидев, что Чингисхан был представлен как китайский герой, когда я посетил Музей Внутренней Монголии в Хух-Хото в 2006 году. КНР зарегистрировала искусство монгольского горлового пения как часть китайской культуры в ЮНЕСКО в 2009 году.
, как это было с останками Когурё. В недавней совместной декларации Южно-монгольский информационный центр по правам человека, базирующийся в США фонд по правам человека, вместе с несколькими монгольскими социальными группами назвали такие усилия «агрессивной кампанией» КНР в отношении монгольской культуры и выразили свою обеспокоенность по поводу культурных претензий Китая. .
Вопросы истории Китая заслуживают большего внимания в политических кругах США, поскольку Пекин использует их в качестве инструмента долгосрочной политики для работы с многочисленными этническими меньшинствами и соседними странами, многие из которых имеют общие культурные и расовые корни с китайскими этническими группами. Как отмечает политолог Эндрю Кидд, мы можем оценить намерения одного государства, изучив его отношение к национальным меньшинствам или соседним странам. Таким образом, тенденции и прогресс в исторических проектах, финансируемых китайским правительством, могут дать очень полезную информацию о внешней политике страны.
На какую конкретную территорию ориентируется Пекин? Является ли мотив Китая в отношении данного района оборонительным или наступательным? Ответив на эти вопросы, мы сможем глубже понять стратегические мотивы Китая.
Сын Джун Пайк — докторант кафедры политологии GWU. Его диссертационное исследование посвящено жертвам среди гражданского населения во время Корейской войны. Сын Джун проводил полевые исследования в Южной Корее с мая по август 2015 года при щедрой поддержке Центра азиатских исследований Sigur.
Проблема определения «взаимного уважения»
Новый президент Южной Кореи Юн Сок Ёль обменивается рукопожатием с бывшим президентом Мун Чжэ Ином по прибытии на церемонию его инаугурации в Национальном собрании 10 мая 2022 года в Сеуле, Юг. Корея.
Ким Хон Джи – Pool/Getty Images
Одна из самых больших проблем, стоящих перед молодой администрацией Юн Сок Ёля, заключается в том, как определить китайско-южнокорейские отношения, основанные на «взаимном уважении».
Мнения Китая после победы Юна на выборах предполагают, что определения «взаимного уважения» администраций Юна и Си Цзиньпина не совпадают.
Администрация Юна рассматривает «взаимное уважение» с Китаем на фоне представлений о том, что Китай ставит свои собственные императивы выше потребностей национальной безопасности Южной Кореи, в то время как китайские комментаторы предполагают, что любой вызов администрацией Юна системе «трех нет» ( отсутствие новых ракетных батарей ПВО на большой высоте в Южной Корее, отсутствие трехсторонней системы противоракетной обороны США-Японии-Южной Кореи и трехстороннего альянса безопасности США-Японии-Южной Кореи), созданного с администрацией Мун Чжэ Ина, будет означать неуважение со стороны Южной Кореи для Китая.
Создание стабильной основы для управления китайско-южнокорейскими отношениями потребует от обеих сторон устранения разрыва в понимании, а также адаптации к переходу от подхода администрации Луны «избегания выбора» в контексте китайско-американского соперничества.
к «всеобъемлющему стратегическому союзу» с Соединенными Штатами как центральному элементу внешней политики администрации Юна.
Администрация Муна развивала «стратегическое партнерство сотрудничества» с Китаем, в то же время незаметно укрепляя всестороннее институциональное сотрудничество с администрацией Джо Байдена. Напротив, администрация Юна отказалась от притворного уклонения от выбора, выбрав открытое сотрудничество с Соединенными Штатами. Более того, кампания Юна публично затронула ряд чувствительных для Пекина тем в ходе президентской кампании, в том числе возможность более тесных отношений с Quad и обещание Юна закупить у США новую батарею терминальной высотной противовоздушной обороны (THAAD). , что прямо противоречит обещанию Муна «три нет».
На встречах с послом Китая в Южной Корее Син Хаймином кандидат Юн заявил о цели развития отношений, основанных на «взаимном уважении», и подтвердил необходимость тесного общения и сотрудничества с Пекином по нетрадиционным вопросам безопасности, таким как изменение климата, общественное здравоохранение, и культурный обмен.
Основная идея Юна заключалась в том, что «так же, как Южная Корея не выступает против китайской инициативы «Один пояс, один путь» и работает с Пекином в области торговли и коммерции, Китай, со своей стороны, должен принять, а не выступать против системы сотрудничества Южной Кореи со своими союзниками».
Первоначальная реакция китайских СМИ на избрание Юна предполагала смесь беспокойства и завуалированных предупреждений, утверждая, что национальные интересы Южной Кореи и неприятие «внешнего влияния» (со стороны Соединенных Штатов) заложат основу для позитивных отношений. Накануне выборов The Global Times отметила, что обширные торговые и образовательные обмены, а также поддержка Китаем мира и стабильности на полуострове служат благоприятной основой для отношений. Но он назвал политически оспариваемый консенсус с администрацией Луны по THAAD «классическим случаем преодоления двумя странами внешнего влияния» (т. е. предполагаемого вмешательства США), утверждая, что стабильные отношения с Китаем являются необходимым условием для национальной безопасности Южной Кореи.
.
Южнокорейский солдат стоит под выставкой ракет Северной и Южной Кореи 12 декабря 2002 года в Корейском военном мемориальном музее в Сеуле, Южная Корея.
Chung Sung-Jun/Getty Images
Через два дня после выборов Global Times обратился к кампании Юна за установление отношений, основанных на «взаимном уважении», утверждая, что взаимное уважение является основным китайским дипломатическим принципом, и опровергая мнение Южной Кореи, что Китай не уважает Южную Корею. Затем в редакционной статье утверждалось, что сделанное администрацией Муна в 2017 году заявление «три нет» с Китаем было не только продуктом взаимного уважения, но и необходимым условием для поддержания нормальных китайско-южнокорейских отношений. Утверждая, что «система THAAD превзошла оборонные потребности Южной Кореи», он также утверждал, что «реальная безопасность должна быть общей, всеобъемлющей, совместной и устойчивой» и что «стратегические интересы безопасности Китая также должны уважаться Сеулом».
В тот же день посол Син Хаймин встретился с избранным президентом Юн Сук Ёлем, чтобы передать официальное письмо Си Цзиньпина с поздравлениями и обменяться мнениями о развитии двусторонних отношений.
25 марта Юн получил поздравительный звонок от Си, что стало первым случаем, когда китайский лидер позвонил избранному президенту Южной Кореи. В призыве подчеркивалась тридцатая годовщина дипломатической нормализации, своевременная связь для «поддержания преемственности и стабильности» в двусторонних отношениях и региональной стабильности.
После звонка Си посол Син посетил 6 апреля председателя переходного комитета Юн Ан Чхоль Су, обсудив китайско-южнокорейские отношения и высказав озабоченность Северной Кореи по поводу американо-северокорейских отношений. На следующий день Син выступил с заметной публичной презентацией, в которой выразил желание, чтобы «THAAD» не стал «деликатным словом» между двумя странами, и утверждая, что отношения между Китаем и Южной Кореей должны быть взаимовыгодными.
Эти сообщения, несомненно, были подкреплены во время частных встреч между Юном и вице-президентом Китая Ван Цишанем, который возглавлял официальную делегацию Китая для участия в инаугурации Юна и направил Си приглашение Юну посетить Китай. Но готовность Юна действовать в соответствии с приглашением может также потерпеть неудачу из-за различных определений «взаимного уважения», поскольку некоторые южнокорейцы считают, что настала очередь Си посетить Сеул после визитов Мун Чжэ Ина в Пекин.
Наряду с этими официальными обменами мнениями продолжались неофициальные попытки обозначить границы в решении администрацией Юна вопросов, связанных с Китаем. Ученый из Университета Жэньминь Ченг Сяохэ написал в Global Times о политике Quad администрации Луны и ее эволюции, утверждая, что «Китай уважает сотрудничество Южной Кореи с другими странами и организациями, но такое сотрудничество не должно осуществляться за счет национальных интересов Китая». Лю Цзянъюн из Университета Цинхуа заявил, что, хотя Юн стремится к укреплению сотрудничества с Соединенными Штатами и Японией и более жесткому ответу Северной Корее, Юн не хотел бы жертвовать китайско-южнокорейскими отношениями ради союза с Соединенными Штатами и Японией.