Политехнический музей раскопки фундамент: Фундамент будущего, Выставка | Политехнический музей

Закопанный Политехнический музей. Анализ старых фотографий: sibved — LiveJournal

Начало: Закопанный Политехнический музей в Москве: окончание реконструкции

В этой части хочу показать подборку старых фотографий, которые у меня вызвали интерес и высказать свои мысли на счет строительства комплекса зданий Политехнического музея. Итак, смотрим:

Слева: проект реконструкции с откопанным по периметру подземным этажом. Справа: фотография где-то 1885г. перед началом строительства правого крыла музея.

Никаких подземных этажей мы не видим. Но, получается, они уже есть. Логика подсказывает, что это либо подвальный этаж, либо здание построено на основании более древнего строения, от которого уцелел лишь фундамент. Но зачем делать полноценные оконные проемы в подвальном этаже? И, как мы знаем, там два подземных этажа! Странно? Не то слово. Следующий вопрос:

1885г. Начало строительства правого крыла музея. Строительная площадка обнесена забором, внутри строительный материал. Но мы не видим котлован. А видим небольшой участок с подземной кладкой (за деревянным домом). Может быть это раскопки более древних оснований (или уцелевших этажей) зданий? На переднем плане мы видим стену Китай-города.

Оказывается, подземным этажом здания музея пользовались в начале 20 в. Обведены приямки.

Оригинал
Председатель СНТ в своем ролике задавал вопросы вот по этой фотографии центральной части здания Политехнического музея (и первым построенным) из комплекса. Размещал его видео в первой части статьи – обязательно посмотрите…

Здание как бы состоит из двух частей: три нижних этажа и верхний этаж. Откройте оригинал и посмотрите: слева на фасаде заложены многие окна. Т.е. их сразу заложили после возведения? Наверное, бывает. Видны отверстия для крепления балок перекрытий. Или это от крепления лесов? А фасад верхнего этажа уже обсыпается. Такое впечатление, что это здание реконструировали.

Ну, и пожалуй, самые информативные фотографии, которые натолкнули меня на основную мысль о том, что же здесь произошло, что под политехническим музеем строители нашли как минимум два подземных этажа:

Вид на Китайгородскую стену и Политехнический музей на Лубянке. Почему Китайгородская стена такая низка? Вот еще ее виды:

Варварские ворота

Ильинские ворота

Непропорционально низкая высота башен и самой стены. На последнем слайде стена с внутренней стороны закопана. Сейчас часть стены Китай города отсутствует – ее разобрали. Остался небольшой фрагмент:

В основании стены и уцелевших башен видны известковые блоки. Белый цвет стен Кремля и стен Китай-города известен историкам. Может ли быть такое, что старая стена находится на глубине? Глиняные слои затопили Москву и жителям, кто остался в живых, пришлось надстраивать крепость из кирпича, т.к. известковые карьеры были уже недоступны – остались на глубине.

То, что Москва была белокаменной и античной, нам говорит символизм из обломков в Александровском парке у Кремля. Это даже подчеркнули колоннами внутри этой арки. Намек для тех, что кто-то знает нашу истинную историю и что произошло.

Двигаемся дальше в нашем исследовании:

Все экскурсоводы сообщают, что Москва стоит на семи холмах (как и Рим).

Есть у меня мнение в свете моей гипотезе о выходах подземных вод и грязевых потоков из недр, что в историческое время, а именно в смутное время произошло некое катастрофическое событие. Город был почти полностью разрушен, невысокие здания были погребены под слоями глины. А вот Китайгородская стена сыграла как накопитель этих масс как чаша. Но и она почти полностью осталась под слоями грунта. Москву постепенно отстраивали заново, откапывая старые этажи, фундаменты и подвалы.

Подземной воды в Московской области много. Карта глубин залегания водоносных пластов, полученная на основе статистики бурения буровой компании:

Источник

Это может быть вода от остаточных процессов масштабных выходов из недр. Или ее синтеза из силанов и силановой нефти (при их горении образуется песок и вода). Огромные пласты песка в Подмосковье тоже имеются:

Песчаные карьеры в Подмосковье. Толщина их – многие десятки метров. Официальное объяснение – дно древнего моря. А вот про механизм образования песка из силанов знают далеко не все геологи. Так что образованию песков пустынь и таких залежей отведено лишь морям.

Вернемся в Москву. После начала застройки города после катаклизма. кое-где осталась вот такая неразбериха, когда древние кварталы остались как подвалы:

Улицы: Солянка и Большой Ивановский переулок (в 1961 году переименован в улицу Забелина).
Подробнее про это место

Почти как в Риме. Но в Риме не скрывают, что это были древние дома. Хотя почему они находятся на глубинах 8м под поверхностью земли – тоже никто не сообщает из европейских археологов и историков.

Таких домов и примеров как Политехнический музей – в Москве много:

Какие-то выводы можно делать или полагаться дальше на мнение официальной истории? Дело лично каждого. Но только не нужно писать комментариях с очередным сарказмом: ох, уж этот потоп. К сожалению под этим термином многие понимают потоп от инерционной волны с океана высотой в сотни метров, а то и километров. Эту гипотезу предположил в свое время А.Скляров в фильмах ЛАИ. Это событие вероятно имело место, но происходило при сдвиге полюсов, и затрагивало прибрежные и низменные районы. А в глубине континентов были другие процессы.
***

Дубликат статьи

Группы в соцсетях и другие площадки, где выкладываются ссылки на материалы журнала:
ВК-sibved
ФБ-sibved
Яндекс.Дзен

Использование материалов журнала для youtube-каналов – только с разрешения и согласования с автором (с).

Закопанный Политехнический музей в Москве: окончание реконструкции: sibved — LiveJournal

Categories:

• Россия
• История
• Архитектура
• getCancelledCats().length > 0″ ng-click=»catSuggester.reacceptAll()»> Cancel

Не утихают споры и дискуссии по поводу настоящей истории здания Политехнического музея в Москве. Альтернативщики утверждают, что здание было построено на фундаментах более древних строений. Сторонники официальной исторической парадигмы остаются при своем: так строили, ну или так засыпали при строительстве других строений и дорог.

Напомню, что два года назад при начале реставрационных работ по укреплению фундамента был откопан не фундамент, а еще один подземный этаж. Но как оказалось, под этим подземным этажом находился еще один «-2» этаж или уже подвал. Это подтвердила в одном из интервью директор музея, Юлия Шахновская.

Странностей в этом строении хватает. Наиболее полную картину парадоксов в истории Политехнического музея разобрал в одном из своих видео Председатель СНТ:

Рекомендую к просмотру. Так же на его канале найдете видео о посещении автором начала реконструкции.

Так что было сделано за это время? Были мысли, что будут укреплены стены и закопают все обратно. Оказывается, архитекторы, реставраторы и строители решили сохранить откопанную часть для потомков, изменив проект. Вернее, расширив его, охватив для реконструкции и прилегающую площадь. Благо, бюджет г.Москвы позволяет.

Проект реконструкции территории вокруг здания музея. Котлован решили превратить в амфитеатр. А откопанную часть по периметру здания – в пешеходные зоны. Откопали почти половину периметра. И везде одна картина – есть подземный этаж. Смотрим что получилось:

По периметру здание тоже реконструировали. Изучали состояние стен, усиливали, меняли местами кладку. Спустимся вниз и посмотрим, что за пешеходный мост вдоль здания, зачем он понадобился, почему его добавили в проект.

Вдоль этой части здания сделали мост из бетона. Он находится на прежнем уровне земли, окружающим здание. Но что бы у посетителей не появлялся диссонанс от этой конструкции, потолок бетонного моста покрыли блестящей плиткой, визуально увеличивающую высоту. Под этим мостом здание не кажется закопанным. На последнем слайде в таком ракурсе необычность в архитектуре все же присутствует.

Фото с сайта aif.ru
Итоговый вид площади, амфитеатра и самого вида здания музея, который можно было увидеть уже в конце лета 2019г. Красиво, необычно и людей с внутренним вопросом ко всему необычному этот вид должен побудить задуматься: так строили изначально или что-то произошло, что образовался подземный этаж? Как известно из ретро-фотографий – так изначально это здание и его пристройки не строили. Но об этом в следующей части.

Откопанный и реконструированный периметр здания музея с пристроенными мостиками к оставшимся на своих местах входами. Угловой склон сделан в виде террасы. Такой архитектуры с «-1 этажом» зданий много. Подобные примеры в свое время я показывал в цикле статей «Здания, занесенные грунтом».

Скептики через несколько лет будут утверждать и про этот музей, что так здание было построено изначально, либо оно осело в грунт. В общем, про эту реконструкцию забудут и все продолжится по кругу.

А что было сделано внутри? Как написал выше – обнаружили два этажа. Были ли они полностью засыпаны грунтом (глиной) или были лишь в плачевном состоянии – знают лишь строители и руководство здания. Может быть кто-то из них напишет в комментариях. Но если обнаружили – значит были засыпаны грунтом.

То, что работы по восстановлению ранее неизвестных двух подземных этажей велись – еще подтверждает этот новостной сюжет:

Тоже обязательно посмотрите это короткое видео для полноты картины.

Справа на фотографии странные колонны

Спуск вниз и открывается картина с восстановительными работами. Ведутся работы по укреплению колонн, кирпичной кладки опор. Какие это уровни – мне неизвестно. Это скажут только строители.

Как видно, сделано для здания не мало. Главное – оставлена подсказка для потомков о событиях былых эпох в виде амфитеатра и пешеходных зон вокруг половины здания на несколько метров ниже дороги.

В следующей части я сделаю анализ старых фотографий музея, покажу парадоксальные на мой взгляд моменты и сделаю предположение: по какой же причине мы видим закопанное здание музея и других строений в Москве.
***

Дубликат статьи

Группы в соцсетях и другие площадки, где выкладываются ссылки на материалы журнала:
ВК-sibved
ФБ-sibved
Яндекс.Дзен

Использование материалов журнала для youtube-каналов – только с разрешения и согласования с автором (с). Данная статья уже озвучена

Tags: Древние строения, История, Катастрофы, Москва, Потоп, Раскопки, Строительство, Уникальные объекты, археология

Subscribe

• Яньшаньский древний карьер в Китае. Самые большие мегалиты в мире

  Не так много информации про это интересное место. Как и вообще про древности Китая. Предлагаю посмотреть и задать вопросы: кто и чем мог вынимать…

• Гранитные блоки подземных каналов Соловецкого монастыря

  Соловецкие острова для большинства созвучны, прежде всего с Соловецким монастырем на одноименном острове. Место не массового посещения туристами. А…

• Загадки в строениях С-Петербурга. Часть 5

  Предыдущая часть Очередное продолжение с подборкой интересных наблюдений в строениях и архитектуре С-Петербурга. Молвинская колонна на…

Событие

-Политехнический музей

Пропустить до основного содержания

. Музей Политехнического университета

Программа

2011-2014

Масштаб

111111111111111111111111119 9000 9000

99101010

111111111111111119 9000 9000 9000 9000 9000 9000

11111111111119 9000 9000 9000 9000

111111111119 гг. Регионы

• Северная Европа

Секторы

• Наука и технологии
• Музеи и галереи
• History

Services

• Masterplanning
• Interpretive Planning
• Exhibition Design & Creative Direction

Programme

2011-2014

Scale

7,750m²

Клиент

Фонд развития Политехнического музея

Миссия

Радикально новый генеральный план

Как превратить учреждение советской эпохи в один из самых передовых центров передового опыта в мире? Как катапультировать его в 21 век? И как сделать его актуальным не только для современного российского общества, но и катализатором для будущего России? Это лишь некоторые из вопросов, на которые мы ответили, работая с Политехническим музеем, национальным музеем науки и техники России. Музей является одним из старейших в своем роде в мире. Его коллекции действительно ошеломляют. Они документируют выдающиеся научные достижения России от освоения космоса до нефтепереработки, от нанотехнологий до экспериментальной музыки. Вместе с командой музея мы разработали радикально новый генеральный план флагманского здания в центре Москвы и нового музея-спутника, связанного с Московским государственным университетом.

Цель

Воспитание следующего поколения мыслителей STEM

Наш генеральный план представляет собой дорожную карту рекомендаций в отношении операций, развития коллекции и интерпретации, которая подтвердит место музея на мировой арене. Флагманское здание будет улучшено за счет общественных пространств мирового класса, расширенных постоянных галерей и обновленных временных выставок. Новый университетский сайт будет ориентирован на студентов как на будущих новаторов. Помещения для мероприятий и творческие лаборатории будут располагаться под одной крышей с его постоянными галереями. Важно отметить, что музей в целом будет иметь расширенные возможности для обучения и цифровой информационно-пропагандистской деятельности, которые создают благотворный круг между его виртуальным и физическим пространством и превращают его в музей 21-го века.

Недавно предложенный музей отходит от традиционного нисходящего документирования национальных научных достижений России. Вместо этого в центре внимания находятся люди — это становится историей о человеческих усилиях, нашем бесконечном стремлении к знаниям и выдающихся достижениях, несмотря ни на что. Дисплеи рассказывают истории о самом реальном человеческом стремлении понять нашу вселенную, а объекты исследуются через людей, которые их изобрели и разработали. Ученые становятся образцами для подражания, а их истории и экстраординарные навыки вдохновляют.

Наследие

Новая модель для российских музеев

Если у посетителей есть только один вывод из музея, так это то, что ученые и их навыки STEM стимулировали наше понимание современного мира и являются ключом к продолжению нашего стремление к знаниям. Непреходящее наследие недавно предложенного музея будет заключаться в том, чтобы вдохновить посетителей стать мыслителями STEM и помочь воспитать новое поколение ученых.

Политехникум обещает установить новый стандарт для российских музеев, применив подход, ориентированный на посетителя, и стать ярким образцом национального музея 21 века.

Partner

Moscow State University

Partner

Science Gallery

Partner

Studio Fuksas

Related Project

Life After Trafalgar

HMS Victory Preservation Company

A Discussion about Archaeology and Conservation Education

Необходимая интеграция: обсуждение археологии и образования в области консервации

ПЕРСПЕКТИВЫ КОНСЕРВАЦИИ

ВЕСНА 2018

АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ КОНСЕРВАЦИЯ

КРИС КЕЙПЛ — адъюнкт-профессор консервации кафедры археологии Даремского университета в Соединенном Королевстве.

ИОАННА КАКУЛЛИ — профессор факультета материаловедения и инженерии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, а ранее была председателем Лора и Джеральда Кунард Межведомственной программы Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе по сохранению археологических и этнографических материалов.

КЛЕМЕНТ МАРКОНИ — профессор истории греческого искусства и археологии в Институте изящных искусств Нью-Йоркского университета.

Они поговорили с ТОМОМ РОБИ, старшим специалистом по проектам отдела зданий и территорий GCI, и ДЖЕФФРИ ЛЕВИНОМ, редактором Conservation Perspectives , Информационного бюллетеня GCI .

ТОМ РОБИ: Каждый из вас преподает в университете с программами на получение степени в области консервации и археологии, которых в мире очень мало. Каковы были причины разработки этих программ?

ИОАННА КАКУЛЛИ: Создание программы консервации в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе было основано больше на внутренней необходимости обучать реставраторов для сохранения археологических и этнологических материалов по всему миру, чем на признании вклада консервации в археологию и смежные области. . Сохранение в целом, несмотря на все его достижения, до сих пор не рассматривается на том же академическом уровне, что и археология. Многие археологи не всегда видят необходимость в проведении консервации подготовленными реставраторами. Я участвовал во многих встречах, на которых археологи представляли свой подход к управлению памятниками после раскопок, и это было то, что они делали сами, не консультируясь с реставраторами, не говоря уже о том, чтобы реставраторы были неотъемлемой частью их команды.

КРИС КЭПЛ: В Дареме начали преподавать археологию в 1950-х годах. Проблемы с грязными, нестабильными и фрагментарными раскопанными артефактами побудили главу отдела искать реставраторов в 1970-х годах, и примерно в то же время в Великобритании начался ряд курсов — не только в Дареме, но и в Кардиффе, присоединившихся к существующим. курс в институте археологии. На самом деле речь шла о решении проблем, которые порождали археологические артефакты, когда они появлялись на поле. Как мы могли бы заботиться об этом материале? Это как бы развилось оттуда. После того, как мы начали делать работу, мы начали обучать студентов, и очень быстро университет захотел, чтобы мы присуждали ученые степени. Таким образом, археологи как в Кардиффе, так и в Дареме увидели необходимость, и курс возник из-за требований полевой археологии.

Иоанна, вы правы в том, что с академической точки зрения консервация до сих пор не воспринимается так же серьезно, как археология. Наши коллеги-археологи иногда видят в нас своего рода служанку в их начинаниях, что очень расстраивает. Будем надеяться, что по мере того, как мы будем работать над ними из года в год, они смогут быть немного более щедрыми в своем признании наших усилий и того, что мы можем привнести на вечеринку.

КЛЕМЕНТ МАРКОНИ: В то время, когда в Институте изящных искусств в 1960, миссия учреждения заключалась в предоставлении последипломного образования в области истории искусства, археологии и музейного дела. Двумя важными факторами в разработке программы консервации были история искусства и музейная подготовка, в то время, когда история искусства в Институте была особенно сосредоточена на объектах. Так что наша программа консервации не возникла из археологии каким-то особым образом. Тем не менее, введение консервационного образования в качестве важного компонента нашей академической миссии способствовало развитию культуры взаимного уважения и сотрудничества между областями, включая признание существенной роли консервации в археологической практике — от управления участками до сохранения находок — на со стороны как наших преподавателей, так и наших студентов.

ДЖЕФФРИ ЛЕВИН: Что, по вашему мнению, должно произойти в высшем образовании, чтобы улучшить сотрудничество между археологами и консерваторами — не только с точки зрения объектов, но и самих мест?

KAKOULLI: Сотрудничество уже ведется, в основном в области, где встречаются и сотрудничают охрана и археология. Каждое лето, например, мы отправляем наших студентов в археологические
раскопки под руководством археологов Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, а также другим
«зарубежные» раскопки, поэтому со стороны предмета есть та поддержка, которая связана непосредственно с обучением студентов. На стороне управления сайтом меньше. По моему опыту, мы особо не участвовали в сохранении сайтов. В дальнейшем многое зависит и от самих институтов. В Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе наша программа относится к общественным наукам — в других местах программы по сохранению могут относиться к гуманитарным наукам, изобразительному искусству или архитектуре, или подразделениям, — и нам было трудно получить поддержку, необходимую для расширения этого сотрудничества. В некотором смысле мы не говорим на одном языке. В области социальных наук в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе есть такие факультеты, как история, экономика и социология. А у нас консервация. Наше междисциплинарное и междисциплинарное обучение объединяет две культуры, описанные
К. П. Сноу — физические и гуманитарные науки. Наша программа не полностью согласуется с социальными науками, и это проблема расширения сотрудничества и интеграции и получения поддержки.

CAPLE: Это сложный вопрос. История показывает, что одной из ключевых причин, по которой люди смотрят на наследие и думают о его сохранении, являются отдельные случаи утраты. Если оглянуться назад, то можно увидеть, что, когда известные места оказываются под угрозой, это стимулирует интерес к высшему образованию и законодательству, а также к тому, что агентства по наследию действительно что-то делают. Кажется неправильным предполагать это, но именно утрата на самом деле фокусирует внимание людей на сохранении. Мы должны признать, что здесь играет роль угроза. Очевидно, что мы не хотим подвергать что-то опасности и приводим ответственные аргументы перед археологами, нашими администраторами и прочими, но в большинстве случаев именно тогда, когда им нужна наша помощь, они поднимают вопросы и прислушиваются. Дело не только в том, что мы говорим, дело в том, чтобы они слушали. Возможно, нам нужно использовать эти возможности, когда они возникают — когда появляются индивидуальные находки и происходят события, а затем мы делаем шаг вперед. Будь то находки или конкретные проблемы на раскопках, это реальные возможности для нас. Может быть, нам нужно быть более осведомленными об их использовании, чтобы заставить людей признать, что мы можем предложить.

Фото предоставлено Крисом Кейплом.

Давайте не будем забывать о способности артефактов общаться. Если бы я собирался сказать, как мы подчеркиваем важность сохранения для археологов, давайте сделаем это через артефакты.

Крис Кейпл

МАРКОНИ: Ваш вопрос касается высшего образования, но прежде чем я отвечу на него, очень важно принять во внимание законодательство. Сотрудничество между археологами и реставраторами должно быть обязательным. В Италии всего около двадцати лет назад законом было предусмотрено, что для проектов, спонсируемых государством, и крупных работ по инфраструктуре необходимо предварительное исследование места археологами. Этот закон исходил не от политиков, а от археологов, которые привели очень веские доводы в пользу присутствия и вклада археологов в раскопки.

Теперь, сосредоточившись на высшем образовании, мы должны очень откровенно заявить о необходимости этого сотрудничества. Я могу думать о двух возможностях. Одним из них, очевидно, является развитие междисциплинарного образования и обучения в области археологии и консервации. Например, в Институте мы начинаем новый курс по методологии археологии и консервации, который будет обязательным для студентов, работающих в полевых условиях и собирающихся участвовать в археологических проектах. Мишель Маринкола и я будем совместно преподавать этот базовый класс. Это, безусловно, один из способов — совместное преподавание курса со студентами, представляющими как консервацию, так и археологию. В наших курсах по античному искусству и археологии также необходимо говорить о консервации. Например, когда вы говорите об Акрополе, вы должны обсудить управление сайтом и новые идеи о его сохранении. И то же самое, когда вы говорите о предметах, найденных при раскопках. Таким образом, даже студенты, которые могут не ходить на раскопки, но хотят знать о древнем искусстве, могут узнать о важной роли сохранения.

РОБИ: Отличные новости о совместном курсе, который вы организовали, Клементе. Будет ли в этом курсе сделан акцент как на объектах, так и на сайтах? Традиционно между ними существовало разделение, и мне интересно, как вы относитесь к попытке интегрировать в обучение сохранению как сохранение объектов, так и сохранение мест.

МАРКОНИ: Для меня не должно быть разделения между объектами и сайтами. Вы действительно не можете иметь дело с предметом, не рассматривая место, где он был найден и использовался в древние времена. В более общем плане изучение древнего искусства не может быть отделено от его контекста. У нас было достаточно исследований древнего искусства, которые систематически избегали контекста, и все мы знаем о катастрофических последствиях такого подхода. Эта связь между сайтами и объектами имеет важное значение. Мы с Микеле построили курс таким образом, чтобы использовать раскопки нашего участка в качестве общей основы. Класс сначала рассмотрит места в целом, а затем мы обсудим объекты из этих мест в их исходном архитектурном, ритуальном и социальном контексте. Таким образом, существует интеграция между ними в структуре курса.

КАКУЛЛИ: Я полностью согласен, что нельзя отделить одно от другого, но все сводится к практичности обучения. Раньше я вел семинар под названием «Вопросы сохранения памятников и управления ими», который был обязательным для студентов, изучающих охрану памятников, и был открыт для археологов и студентов всего кампуса. Это был хороший комплексный семинар по пониманию того, как материалы формируют культуру и как это можно учитывать при управлении сайтом. В связи с изменениями в учебной программе я больше не веду этот курс. У нас был еще один курс по методам консервации в полевых условиях, который мы разработали специально для студентов-археологов, но, поскольку он не был для них обязательным, в конце концов мы преподавали его нашим студентам-реставраторам, и они подумали: «Окей, вы снова даете нам еще один курс, который немного излишен, учитывая все другие курсы, которые мы прошли». Кроме того, наличие обеих этих тем в одном курсе не может работать в четвертной системе, потому что за десять недель мы вряд ли сможем что-то сделать. Если мы хотим, чтобы эта инструкция была эффективной с выгодой для обеих сторон, она требует достаточного времени и должна быть обязательной для обеих сторон.

CAPLE: Я согласен с тем, что если вы сделаете что-то из этого необязательным, вы получите самовыбирающуюся группу. Важно убедить археологов в том, что им нужно что-то понимать в процессах распада их материалов и причинах, по которым вещи выживают, а также в аспектах сохранения. Мы также должны реалистично относиться к тому, чтобы обеспечить определенный объем базового образования как можно большему числу археологов. Оттуда у нас должны быть варианты для более глубокого проникновения. В конце концов, вам потребуются некоторые специальные знания. Это пошаговый процесс, начинающийся с широкой базы, охватывающей широкий круг студентов, работающих в области наследия или археологии. По мере того, как мы повышаем уровень сложности, знаний и навыков, число участников будет становиться все меньше и меньше. Проблема, с которой мы сейчас сталкиваемся в Великобритании, — это финансирование. Вы должны иметь достаточно студентов, чтобы сделать вещи финансово жизнеспособными. Мы видим сокращение числа студентов-археологов, и у нас курсы закрываются и объединяются. Когда мы говорим с другими отделами археологии о консервации, они говорят: «Важно наше выживание. Мы не можем позволить себе включить консервацию в существующую учебную программу для всех наших студентов-археологов. Мы понимаем, что есть некоторый интерес со стороны студентов, но нам не хватает ресурсов для этого». Поэтому я думаю, что мы должны продолжать наши усилия по поддержке наших коллег-археологов. Профессиональная археологическая организация CIfA начинает аккредитовывать университетские курсы, и в рамках аккредитации у них есть направление, включающее консервацию. Мы будем участвовать в работе с ними, чтобы увидеть, насколько мы можем гарантировать через процесс аккредитации, что все студенты-археологи что-то понимают в сохранении. Но может быть только такое-то количество университетов и столько-то курсов. Мы должны думать о том, что можно представить большому количеству людей. В конце концов, если археологи на самом деле не просят об этом и не верят, что это важно, мы не получим того участия, которого хотим.

ЛЕВИН: Частично это вопрос ресурсов, но вы также предполагаете, что это вопрос отношения — отношения в области археологии к тому, что консервация должна быть частью обучения археологии и включена в полевую практику.

CAPLE: Так и есть, но это восходит к моему предыдущему пункту. Когда люди видят потери и ущерб, они думают: «Мы должны что-то с этим сделать». Это возвращает нас к вопросам археологической этики и ответственности, а также к привлечению к этому коллег-археологов. Вот где профессиональная организация, такая как CIfA, возможно, является одним из путей продвижения вперед.

РОБИ: Вы упомянули археологическую этику. Я знаю, что это то, что поощряют профессиональные организации. Известно ли вам о разработке курсов по этому предмету в Великобритании?

CAPLE: Это элемент большинства курсов, и он, безусловно, повышается там, где проходит профессиональная аккредитация. Но это вопрос конкуренции на оживленном рынке с такими вещами, как человеческий скелетный материал, репатриация артефактов, работа с местными сообществами, предотвращение нарушений мест и юридические требования. Это старый напряженный график, с которым приходится работать археологам, и ресурсы возвращаются к этому. Некоторые британские музеи начинают отказываться принимать находки, потому что им не хватает места, а их финансирование сокращается. Меньше местного энтузиазма в получении артефактов, потому что музеи закрываются или не в состоянии с ними справиться. Если на другом конце нет никакой тяги к артефактам, что хорошего в том, чтобы просто продолжать их штамповать? Это довольно сложно. Вы должны взглянуть на всю систему и на то, как создать энтузиазм у местного населения для посещения их музеев и наблюдения за тем, как их прошлое раскрывается.

КАКУЛЛИ: Что касается этики, то, хотя она может быть интегрирована в археологическую практику, я не думаю, что этому учат. У нас есть класс по этике и принципам консервации, открытый для археологов, но они не обязаны его проходить. Что касается археологии, то учебная программа Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе в некоторых отношениях не менялась в течение длительного времени, хотя студенты-археологи проходят курс, который охватывает некоторые этические аспекты и направления мысли, лежащие в основе этой области. Как я уже говорил, включение в учебную программу по археологии изучения и понимания принципов и этики сохранения принесло бы огромную пользу. Есть некоторые концепции, которые могут пересекаться, но они преподаются немного по-разному.

Фото предоставлено Иоанной Какулли.

Интеграция в учебную программу по археологии изучения и понимания принципов и этики консервации принесет огромную пользу. Есть некоторые концепции, которые могут пересекаться, но они преподаются немного по-разному.
Иоанна Какулли

МАРКОНИ: В 2010 году Институт получил грант от Фонда Эндрю У. Меллона для поддержки четырехлетнего исследования, направленного на изучение и формирование направления исследований и преподавания в области истории искусства. , археология и консервация. Я был частью комиссии, которой было поручено изучение археологии, и с этой целью мы опросили большое количество коллег в этой области, в основном работающих в районе трех штатов. Я не помню особых дискуссий об этике с точки зрения формального обучения — все они касались этики в практике археологии. С другой стороны, этика является важным компонентом моих занятий на разных уровнях, и я полагаю, что это часть обучения наших коллег с кафедр археологии и антропологии. Но, насколько мне известно, формального требования преподавать археологическую этику не существует.

ЛЕВИН: Все вы описали некоторые проблемы, связанные с большей интеграцией образования в области археологии и консервации. Но мне было бы интересно услышать, как каждый из вас описывает некоторые практические шаги, которые можно было бы предпринять для продвижения этой интеграции.

CAPLE: В Великобритании у нас часто проводятся небольшие раскопки, и на этих раскопках требуется гораздо меньше консерваторов. Мы не получаем целые сосуды — мы получаем фрагменты и осколки, поэтому проблем с сохранением на месте меньше. Когда крупные американские университеты собираются вести раскопки в Средиземном море или в Турции, у вас долгие сезоны, и часто в раскопках участвует реставратор. Это дает очень положительный опыт многим нашим студентам, которые отправляются на такие раскопки. Я бы хотел, чтобы на месте раскопок происходили события, которые заставили бы археологов лучше понять, на что способен реставратор.

Иногда мне кажется, что мы слишком теоретизируем. Совершенно очевидно, что всякий раз, когда происходят открытия — когда вы спускаетесь на дно заболоченной канавы и достаете какой-нибудь кожаный ботинок или что-то в этом роде, — именно тогда волнуются археологи и местные жители. Я не только реставратор, но и археолог, и во время моих собственных раскопок в средневековом замке в Пембрукшире пару лет назад мы действительно нашли ботинок, который я законсервировал и привез в следующем сезоне. Местным жителям это было гораздо интереснее, чем что-либо еще. Способность видеть это была почти волшебной для некоторых людей. Давайте не будем забывать о способности артефактов общаться. Если бы я собирался сказать, как мы подчеркиваем важность сохранения для археологов, давайте сделаем это через артефакты. Курсы — да, они важны, но иногда студенты и специалисты-археологи просто видят некоторые из этих артефактов и то, что мы можем для них сделать. Это заставляет их думать: «Мы можем сделать больше, мы можем сделать лучше». Да, мы должны говорить с профессиональными организациями. Да, нам нужно смотреть на курсы на получение степени и пытаться влиять на те организации и те курсы, в которых нет консервации. Но прежде всего давайте признаем магию артефактов и используем ее как путь внутрь. Потому что это то, что очаровывает людей.

КАКУЛЛИ: Я думаю, что профессиональные организации могут играть жизненно важную роль и быть отличными защитниками. Они могут разработать руководящие принципы и, в некотором роде, обеспечить соблюдение этого сотрудничества. С практической стороны академического сообщества, если вы не разработаете обязательный курс для обеих сторон, он никогда не будет успешным. Это несложно сделать — это просто вопрос того, как обе стороны добавят это в свою учебную программу. Другое дело – взаимоуважение и взаимопонимание между двумя полями. Нам нужно найти тот общий язык, который поможет нам общаться, как мы действительно можем помочь друг другу. Как сказал Крис, объекты — это наша среда, и они могут быть lingua franca, на котором мы говорим. Их также можно использовать в качестве средства для работы с населением — как способ говорить на языке культурного наследия. Так что это могло бы действительно способствовать как интеграции областей, так и повышению осведомленности сообщества и уважению культуры в целом. Я думаю, что даже с академической точки зрения это могло бы помочь нам продвигать нашу повестку дня и быть взаимовыгодным.

МАРКОНИ: Я за законодательство, в котором подчеркивается, что реставраторы являются членами археологических миссий. Нам нужно поговорить с правительствами, отвечающими за культурное наследие, и привести веские доводы в пользу интеграции археологии и сохранения. Например, у нас есть археологический проект на Сицилии, где есть требования по получению и поддержанию разрешения. Если вы хотите провести раскопки, вам нужен профессиональный археолог для проведения раскопок в соответствии с самыми строгими стандартами, вам необходимо подготовить надлежащую документацию и опубликовать ее в течение определенного периода времени. Как насчет внесения в число этих требований присутствия консерваторов на раскопках? Профессиональные организации могут отстаивать это перед учреждениями, отвечающими за управление культурным наследием. Итак, это один аспект. Другой — магия артефакта, как упомянул Крис. Удивительно, что среди археологов нет особой чувствительности к тому, сколько вы можете получить в плане знаний, не только путем стратиграфических раскопок, но и привлекая консерватора к процессу раскопок. Я упомяну пример. Мы работаем на акрополе Селинунт на Сицилии, раскапывая один из самых ранних монументальных храмов на Западе, датируемый началом шестого века до нашей эры. Здание было полностью запечатано в его архаичном и классическом уровнях, а под первоначальным полом вдоль внутренних стен целлы мы находим десятки предметов, принадлежащих залежам фундамента. Мы нашли глиняную посуду, изделия из металла и даже музыкальный инструмент из кости. Ни одному археологу не разрешено извлекать эти предметы, когда они выходят из-под земли. Это первое, что вы узнаете, сотрудничая с реставраторами — они действительно лучше всего подходят для работы с объектами во время раскопок. Существует так много информации, которую вы получаете благодаря сотрудничеству с консерваторами. Например, в нашем фундаменте мы нашли одну из крупнейших задокументированных коллекций железного оружия архаичной и классической Сицилии. И это не из-за особой природы месторождения, а из-за присутствия и активной роли консерваторов в стабилизации объектов в земле, их извлечении и обработке на месте и в лаборатории. Могу добавить, что наши самые важные находки сейчас выставлены в местном музее, который открылся в сентябре и во многом основан на наших открытиях. Именно благодаря наличию в нашей команде реставраторов предметы, найденные нами в июле, были выставлены в сентябре. Я хотел бы поговорить не только о магии артефактов для широкой публики, но и о магии консервации для археологов.

Фото предоставлено Клементе Маркони.

Я за закон, делающий упор на наличие реставраторов в составе археологических миссий. Нам нужно поговорить с правительствами, отвечающими за культурное наследие, и привести веские доводы в пользу интеграции археологии и сохранения.
Клементе Маркони.

ЛЕВИН: Оглядываясь назад на эти вопросы, как все изменилось за последние двадцать лет — к хорошему и к плохому? Например, в плане сохранения археологических и этнографических объектов двадцать лет назад не существовало всей программы UCLA. Есть ли другие вещи, которые каждый из вас отметил бы?

CAPLE: В Великобритании у нас есть курсы по археологической консервации с 1970-х годов, так что в этом смысле ситуация не сильно отличается. То, что мы видели в последнее время, — это более коммерческая сторона археологии и больше финансовых ограничений. И у нас, вероятно, было немного больше оптимизма двадцать лет назад. Мы стали более реалистично смотреть на то, что будет поддерживать индустрия разработки, и у нас были курсы закрытия или переноса. Мы обучаем примерно одинаковое количество студентов археологии и консервации — это довольно статично. Мы видели больше управления и больше раскопок, происходящих в Великобритании, при этом находки хранятся до завершения раскопок. В этот момент проводится оценка этих находок, и мы решаем, сколько их будет сохранено. Не все есть. Только те из лучшего контекста и наиболее значимые. Существует реальное осознание ценности денег, и решения принимаются после завершения раскопок и до того, как в дело вмешаются реставраторы. Сохранение считается дорогостоящим, поэтому мы разрабатываем стратегии по минимизации затрат и максимизации вклада, выбирая артефакты на основе рентгеновских снимков — иногда даже до того, как они будут полностью очищены — и на основе того, что будет нужно для музея. У нас не хватит денег, чтобы сохранить их всех. Есть высокие приоритеты и средние приоритеты, а низкие приоритеты могут привлечь внимание, только если у вас есть немного времени в пятницу днем. Почти все реставрационные работы, которые сейчас ведутся в музеях, предназначены для выставок и заемных средств. Мы не видим работы в хранимых коллекциях. И поэтому мы стали гораздо более стратегически использовать консерваторов. Теперь нам нужно подумать о том, как мы можем предоставить археологам больше информации без увеличения затрат. По самым громким объектам, да, конечно, общественный интерес и спрос есть, и убираются красиво. Но те артефакты среднего уровня, которые раньше лучше очищались, лучше исследовались и лучше исследовались, немного упали в иерархии. В настоящее время деньги слишком доминируют в нашем мире, и они наносят ущерб сохранению природы.

MARCONI: За последние двадцать лет определенно произошел прогресс в понимании важности консервации для истории искусства. Теперь у нас есть раздел истории искусства, техническая история искусства, которая представляет собой важное интеллектуальное развитие, делающее нас более чувствительными к материальному, чем раньше. Естественно, это важное событие. С другой стороны, при переходе от объектов к управлению сайтом картина получается неравномерной. Все зависит от денег. Деньги доминируют, правительства доминируют. Я могу говорить об Италии, где философия правительства сместилась, чтобы сосредоточиться на местах, которые являются основными туристическими достопримечательностями. Мне не нужно говорить вам, насколько это проблематично для такой страны, как Италия, где культурное наследие разбросано по всему полуострову как в городах, так и в сельской местности. Все это очень хорошо для таких крупных объектов, как Помпеи и Агридженто, где значительно увеличилось государственное финансирование. Однако страдают меньшие объекты, и музеи на этих объектах страдают вместе с сохранением их объектов. В Селинунте у нас была возможность внести свой вклад в открытие местного музея при финансовой поддержке Европейского Союза, главным образом потому, что речь идет о крупном археологическом памятнике. Таким образом, в некоторых местах дела обстоят намного лучше, чем в других, и деньги определенно доминируют в нынешнем ландшафте.

КАКУЛЛИ: Я по-другому взгляну на последние двадцать лет. Именно в это время мы начали видеть, как сохранение меняется как дисциплина и становится больше академической областью. Раньше это было скорее ремесло, если хотите. Мы можем видеть это даже в двух начальных школах, преподающих консервацию в Италии — Opificio delle Pietre Dure во Флоренции и Istituto Centrale per il Restauro в Риме, переименованном в Istituto Superiore per la Conservazione ed il Restauro. Это школы, в которых выдается диплом консерватора, который был заменен университетским дипломом, эквивалентным степени магистра. В то же время мы наблюдаем развитие многих других курсов по всему миру, как по сохранению, так и по науке о сохранении на уровне магистра. Они рассматриваются в первую очередь как профессиональные курсы, а не курсы для получения исследовательской степени, или воспринимаются как таковые. Тем не менее, вы заканчиваете школу со степенью магистра и профессиональной степенью, и я думаю, что это приносит новое понимание профессии и обогащает ее различными способами. Другая вещь, которую я вижу, — это большее признание материальности объекта и признание понимания материала консерваторами. Я много работаю с ФБР и Министерством национальной безопасности по репатриации артефактов, и они обращаются к нам за помощью, потому что мы хорошо разбираемся в материалах. Иногда одного только стилистического анализа от археолога недостаточно, чтобы закрыть дело или понять, откуда взялись эти предметы.